Путь беженки. Как украинкам живется вдали от Родины и почему больше всего хочется домой?

Kyiv, summer 2022. Andreas Umland
Kyiv, summer 2022. Andreas Umland

Валентина Козаковская была в Киеве, когда в Украине началась полномасштабная война. Женщина решила бежать, как только по столице ударили первые ракеты. 24 февраля навсегда останется в ее памяти,  – говорит Козаковская.

«Я была в Киеве. Первый день войны начался неожиданно. Времени особо не было подумать, взвесить и принять правильные решения. Все поддались панике, и мы, как и большинство украинцев схватили рюкзаки и побежали. Бежали непонятно куда, испугались, было желание где-то спрятаться. И в первый день мы поняли, что спрятаться пока что негде. Дороги некоторые были уже подорванные, некоторые мосты разбомблены. Поэтому в первый день не получилось выехать, мы вернулись домой. И уже в более спокойном состоянии, мы все взвесили, ненужные вещи выложили и сделали вторую попытку побега. На тот момент, наверное, не было никаких мыслей, что будет дальше.  Мы жили именно этой минутой. Это уже со временем начинаешь думать, а что будет впереди, а что дальше, – говорит Валентина.

В первые дни войны вместе с дочками она все-таки выехала из Украины. Как раз тогда на границе были огромные очереди из желающих покинуть страну.

«Мы сутки добирались до границы польской на Волыни, там переходный проходной пост, его как раз открыли для беженцев. Это, наверное, самое страшное, что было. 10 километров сначала шли с детьми, чтобы дойти только до этого поста, потому что 10 километров это была только очередь из машин. Нам нужно было пройти эту очередь и стать в очередь на проход, когда откроют шлагбаум. Там было очень много женщин, не было ни одного мужчины. Это были  пожилые, молодые мамы с грудничками,  мамы с двумя, тремя детьми,  c колясками. Все ж без вещей, потому что это пеший кордон. Что несешь на себе , рюкзак, то и несешь. Я с детьми, мы стояли в поле, холодно, 10 часов на сырой земле. У нас не было ни туалетов, ни попить, ни поесть. Мы просто стояли и ждали, когда этот шлагбаум откроется. И это странное ощущение, когда он открылся, толпа просто бежала, потому что понимала, что нет точки возврата.  Ты должен бежать вперед, иначе этот шлагбаум закроется и ты останешься на этой стране и не пройдешь. Это самое страшное, когда ты должен бежать, ты не знаешь куда, но главное ступить одной ногой на территорию Польши. И вот когда мы прошли, нам уже давали и пледы, и чай попить. Там уже было оформление документов, но картина жуткая: плачущих детей, плачущих мам…бабушек, которые сознание теряли. На той стороне меня подхватили польские друзья, привезли в Чехию. Я в Праге жила месяц, а потом меня уже друзья пригасили в Германию.

Четыре месяца Валентина жила у друзей. Все это время она искала квартиру, которую можно было арендовать. Женщина говорит, первое время ей было особенно трудно вдали от дома.

«Для меня первые три месяца был шок, поэтому я не углублялась в проблемы бытовые. Я каждый день просыпалась с мыслью, что сегодня скажут, что конец войны и я соберу вещи и поеду домой. Я жила этой мыслью, что все закончиться, мне нужно немножко подождать. Даже не хотела покупать новые вещи, чтобы я могла все это упаковать в рюкзак и уехать, чтобы не было лишних вещей. Но когда я поняла, месяц, два, три…Ситуация не становится лучше, а я бездействую. Тогда уже я поняла, что нужно учить язык, подала заявление на интеграционные курсы, начала заниматься  поиском квартиры. И друзьям было нас тяжело содержать. Начала вылазить из скорлупы одиночества и безразличия и начала что-то делать», – вспоминает Валентина.

Валентина Козаковская даже и подумать не могла, что окажется в  статусе беженки.

«Никогда, никогда я не думала, что буду беженкой, что смогу оставить свой мир в Украине, то, что я создавала. У меня ушло очень много ресурсов моих. И мы с мужем создали для себя и детей тот мир, в котором нам было не просто комфортно, а в котором мы были счастливы. И когда этот мир рушится, в душе появляется не просто пустота, ты перестаешь ощущать себя. Я перестала ощущать свою значимость.  В моем мире в Украине я знала свою позицию, свое место в этом мире и я получала удовольствие от жизни. Здесь на данный момент я потеряла эту значимость. Я не знаю ни кто я здесь, ни зачем я здесь? Первая фаза у меня было отрицание. Вторая фаза — ожидание, что все закончится и поеду домой. Сейчас наступила третья фаза.  Назовем ее «Надо идти вперед». Но нет у меня цели, нет конечной точки, к чему я иду. Пока я просто продвигаюсь, чтоб не стоять на месте. Но в статусе беженки мне морально плохо. Как относится ко мне страна? Страна относится ко мне хорошо, она помогает и материально. Но, если говорить о статусе беженца на духовной уровне, я себя чувствую здесь чужой.  И даже, если я здесь выучу язык, адаптируюсь, интегрируюсь, я всегда буду чувствовать взгляд в спину, что я здесь чужая. И мне с этим тяжело справляться. Чувствую, что я не человек этой страны, и вряд ли я себя почувствую такой. Мне здесь пока все чуждо. Я очень хочу домой. Я, наверное, из тех людей, которые не готовы привыкать. В Украине, я наоборот, готова была менять, чтобы было комфортно не только мне, но и моей семье, окружающим. А в данной ситуации мне сложно что-то менять.  Мне нужно привыкать и принять все, а это мне сделать очень сложно.

Валентина говорит, в Киеве посвящала всю себя семье.

 Есть такая профессия «мама».  У меня младший ребенок с инвалидностью. Ей 10-ть и ее зовут Ева. Я попала в перинатальный центр в январе и родила на раннем сроке. Тогда в Украине как раз вышел новый закон, что дети с 22 по 24 неделю должны обязательно сохранятся. До этого такие дети считались, как абортированный плод. Она родилась весом 670 грамм, была размером с маленького новорожденного котеночка и помещалась на ладошке. В общей сложности мы пол года пролежали в реанимации. Когда мы вышли из роддома, я посвятила себя младшей дочери, но я не прекращала развиваться. По образованию я учитель младших классов. Много лет я работала в школах, детсадах. И имела опыт своего детского сада. У меня был свой детский сад, но с рождением младшей дочери у меня не было времени, чтобы работать. Хватало времени только, чтобы заниматься ребенком. Но параллельно я развивалась в разных направлениях, начиная от фотошколы, которую я закончила на отлично. И фитнесшколы международной, то есть я имею диплом фитнестренера. Также я хотела идти на ландшафтного дизайнера,  потому что была мечта купить свой дом и сделать там все своими руками.

О своем доме в родной стране Валентина Козаковская мечтает до сих пор. Нужно только дождаться окончания войны, – говорит беженка.

«Земля у нас уже есть. Есть надежда, что война закончится. Украина встанет с колен, она возродится и мы построим дом.  Но у меня есть страхи. Эхо войны это страшная вещь.  То есть я не смогу чувствовать себя в 100-процентной безопасности, понимая, что очередной пикник может стать летальным, потому что нашим ребята молодцы, они разминируют много территорий, но за год-два они все не разминируют.  И, если после Второй Мировой столько времени прошло и до сих пор находят снаряды. Меня пугает это — моя безопасность и безопасность моих детей. То есть я с одной стороны очень хочу вернуться домой. Я брежу этой мыслью, я просыпаюсь с ней.  А с другой стороны я не буду там в полной безопасности и страх за жизнь моих детей и за свою тоже,  – говорит Валентина. 

То, что Киев окажется под обстрелами для Валентины было полной неожиданностью. Как и то, как быстро многие ее знакомые перестанут обращать внимание на воздушные тревоги.

«Я почему-то думала, что мы настолько защищены, что это не невозможно. И что, даже если будут какие-то поползновения, то они будут тщетными. Это не пройдет. Я постоянно читаю новости. У меня много друзей в Украине, в Киеве. И они этот страх, который я унесла с собой, они его там там пережили,  переварили, проглотили, смирились и то, что происходит сейчас, оно намного страшнее, чем было в первые дни войны, но оно их почему-то не так сильно пугает. Потому что есть такой человеческий фактор, что мы можем привыкнуть… Нельзя сказать, что мы можем привыкнуть к войне,  к ракетным ударам,  но это психика человека так срабатывает, это защитная реакция организма, иначе, если человек будет находится в стрессе, то все, кто там остались они просто сойдут с ума,  – считает Валентина.

Теперь у украинцев, которые остались в стране — еще один вызов: люди периодически остаются без света, воды или отопления.

«Сейчас в «шоколаде» те, кто с печкой, колодцем и туалетом на улице. Потому что у них ситуация куда лучше, чем у украинцев, которые живут в новых многоэтажках, которые имеют «умные дома» на электроэнергии и все зависит от света,  – говорит Валентина Козаковская. И продолжает: «У меня есть такие семьи, которые группируются и едут к другим семьям, у которых есть свой дом. И они там все живут по три семьи, потому что в многоэтажке они четыре дня сидели без света, воды. В туалет не сходить, потому что инсталляции, которые туалет смывают, тоже, к сожалению, на электричестве. Это страшно. Детям холодно, дети хотят кушать.  Вот почему еще я здесь, потому что я жалею своих детей. Я стараюсь себя убедить, что все хорошо, потому что счастливый ребенок это счастливая мама, но если ребенок видит, что мама плачет. Если ребенок чувствует, как мама иногда может на нем сорваться не потому, что он  плохой, а потому что мама имеет подшатанную психику. Вот это все контролировать тяжело. Это все нужно направить в такое русло, чтобы ребенок не чувствовал и не ощущал. Ну, иногда получается, что я лицемерю. А я не могу врать. Работа над собой это очень сложно».

Если придется задержаться в Германии, Валентина хотела бы открыть здесь частный детский сад. Но говорит, что сначала нужно выучить язык.

«Cейчас главное это языковой барьер. Для меня это действительно барьер. Даже с большого разбега я не могу на него взобраться. Я даже не знаю, сколько нужно времени, чтобы знать язык на том уровне, чтобы я могла педагогично, правильно обучать детей. Потому что в садик, скорее всего, будут и немецкие дети, и поляки ходить, и украинцы, но один язык для всех — немецкий. Если говорит о том , что я могу организовать этот сад и запустить его как систему, то это я могу, а если говорить, что я сама должна буду там работать педагогом,  то у меня нет такого уровня немецкого. Я думаю, мне нужно примерно 3 года, чтобы выйти на тот уровень, который  позволит мне это сделать. Мечта есть… Не все пропало. И если я не смогу вернутся в течение года домой, то я в любом случае я буду двигаться вперед. Конечно, у меня есть мысль, что это может быть какое-то мое дело.  Я не вижу себя себя в роли посудомойки, не потому что я не могу мыть посуду или убирать. Просто я хочу заниматься тем, что приносит мне большое удовольствие.

Но самая большая мечта беженки — поскорее вернуться в Украине. Туда, где муж, где все родное. Туда, где дом…

 «Я не могу говорить, когда. Я надеюсь, что это будет не через 10 лет».

You may like

Be the first to comment

Leave a Reply

Your email address will not be published.


*


RECOMMENDED ARTICLES